При благоприятных обстоятельствах – а в Вассаре они были таковыми – мне доставляет удовольствие создавать цветные трехметровые фрески, становящиеся блистательной, расцвеченной красным, зеленым, коричневым, желтым, черным или синим стенограммой моих тезисов о «Лучезарном городе» или идей реорганизации повседневной жизни: архитектуре и градостроительстве, акционерами «основных радостей» машинной цивилизации. Так что в Штатах я сделал ровно триста метров подобных рисунков (шесть рулонов бумаги по пятьдесят метров). Теперь они хранятся где-то у любителей или в университетах. Я импровизирую, я подхожу к проблеме каждый раз с другой стороны; я обожаю трудность, с какой мне удается уместить фигуры в границы бумаги. Вассарские рисунки были сделаны с особенно хорошим настроением. Амазонки разнесли их в клочки!
Почти то же самое они сделали со мной во время фуршета. Если некоторые из них спрашивали у моего спутника Жакоба, кто мне больше нравится, блондинки или брюнетки, то другие едва не раздавили меня под тяжестью своих вопросов. Их темы буквально ошеломили меня: социология, общая экономика, психология. Они оказались в курсе всех текущих проблем. Они говорили на безукоризненном французском. В начале обучения в колледже их поощряли провести год во Франции. Никогда я не чувствовал себя таким глупым: «Но, барышни, я понятия не имею о тех проблемах, которые вы поднимаете; я всего лишь градостроитель и архитектор. И, возможно, немножко художник. Барышни, вы меня утомили, вы чересчур серьезны. Я вас покидаю, пойду к тем, кто попроще!»
В Вассаре их тысяча двести.
Звучит отбой. Мы встречаемся на виски у преподавательницы истории искусства, которая говорит мне: «Все наши беды – от парижской Школы изящных искусств». Одна из лучших учениц, присутствующая при нашем разговоре, посвятила себя изучению Караваджо. «Как, вы, женщины, – и тоже Караваджо? Почему Караваджо? Из-за тревоги, которая исходит от этого подозрительного человека. Вы что, тоже страдаете от подавления желания?» Другой преподаватель истории искусств тоже караваджист! Всплывая из прошлого, Караваджо питает часть американской души. Вдобавок США покорил современный «сюрреализм», США нерешительных и встревоженных людей.
Колледж Вассара: трудные проблемы американской экономики и неопределенность в душах американской элиты. Эти тысяча двести постоянно сменяющихся здесь молодых девушек готовят себя к великому поприщу. В американском обществе женщина существует благодаря своей умственной работе.
Многие из них оказались в поезде, который субботним утром вез меня обратно в Нью-Йорк. Они идут в единственный вагон для курящих, чтобы затянуться сигареткой; туда, где уже находятся грубые и крепкие портовые и заводские рабочие с Гудзона. Демократический дух. В роскошной атмосфере Вассара я уловил нотки коммунизма. Это постоянный эксперимент: «хорошее общество» интеллигенции, богатое и расточительное, с трогательным простодушием готово к «всеобщему перевороту».
Поезд идет вдоль очень широкой реки. Я отмечаю, что для пересечения таких широких водных пространств у Америки есть всего один тип мостов: подвесной мост, современный, прямой и ювелирно отделанный, без оглядки на традиционные средства архитектурной поэзии. Исполненный своей собственной поэзии.
К югу от Нью-Йорка, симметрично Вассару расположен Принстонский университет, колледж для мальчиков. Колоссальное заведение, университетский город с парками насколько хватает глаз. В данный момент Принстон занимает первое место по американскому регби. А здесь это немаловажно! Удерживать кубок или упорно добиваться его завоевания – это мощный трамплин для сплочения и энтузиазма.
Я вновь оказываюсь перед той же проблемой: студенческая молодежь заинтересована провести четыре года в райских наслаждениях? Или лучше, чтобы она на протяжении учебы узнала жизнь в лицо, со всеми ее недостатками, невзгодами, тревогами; во всем ее величии?
Эти основательные парни – все атлеты – материальная обеспеченность, простая радость товарищеских отношений, бесконфликтное, защищенное от неблагоприятных ветров существование, царящая повсюду чистота, исключительный домашний комфорт – таковы козыри, имеющиеся в активе у Америки. У нас итоговая строка пуста. Согласен, что с той и другой стороны возможность и способ обучения балансируют и представляют собой прекрасное завоевание цивилизации.
Однако у нас нет никакого шанса выйти атлетами после обучения!
Студенческие племена на территории США располагаются с роскошью. У них есть свои правила, свое независимое правительство, они имеют право на инициативы, на них возложены спортивные обязанности. Кто-то написал об американских студентах, что у них милые простодушные физиономии и добрые коровьи глаза. Американские студенты живут стадами на тучных пастбищах; французские студенты как будто живут обособленно или в кратковременных скоплениях, созданных дружбой; здесь никаких тучных пастбищ, одна лишь атмосфера аудиторий посреди сурового города. Я хожу вокруг этого вопроса, так и сяк кручу проблему. Меня привлекает патетика жизни и опасности; и гораздо меньше – самоуверенность балованных папенькиных сынков, жирных, умытых, завитых. Я думаю: они лишены мощной подпитки – трудностей. Но в то же время я прекрасно вижу, что учиться значит учиться (носом в книги, с ясным сознанием, полным желудком, в теплой комнате). И что, возможно, всему свое время. Когда сажают фасоль, не принято класть сверху булыжник, чтобы помешать ей пустить прямой росток.
Американские университеты, большие зажиточные племена, расположившиеся среди зелени с безразличием к обстоятельствам, которое внушает этот распространенный повсюду готический стиль, довольно точно символизируют тип идеального, райского, почти умозрительного существования. Рай в начале жизни, в конце которой наступит Ад. Мимолетное райское место, где счастье было бы возможно, если бы у мальчиков и девочек, как у всех прочих, не было в душе этой неопределенности. Большего не надо, чтобы ввергнуть человека в страдания или тревогу.
В Принстонском университете я сделал два доклада об архитектуре и градостроительстве и провел «семинар», беседу со студентами под предлогом корректировки планов виллы. Архитектуру здесь преподает господин Лабатю, толковый и восприимчивый француз. Однако в Принстоне, так же как в Колумбийском, Гарвардском, Йельском и Массачусетском университетах и везде в других местах дух нового времени вовсе не похож на шквальный ветер. Одно объясняет другое. Если манхэттенские и чикагские небоскребы по самой своей сути парадоксальны, то именно потому, что не существует умственной гимнастики, придающей гибкость умам как раз в момент профессионального образования. Американское образование слишком… как бы сказать… американское, то есть нерешительное, полное оговорок, опасливо опирающееся на традиционные работы Виньолы [100]. Вот уже десять лет через мою мастерскую в Париже проходят юные лиценциаты университетов всех континентов. Я пытаюсь составить свое мнение, но никак не могу его сформулировать, относительно образования во Франции, Германии, Италии, Испании, Англии, США,
